Американский индеец был индивидуалистом и в религии, и в войне. У него не было ни национальной армии, ни организованной церкви. Не было священника, принимавшего на себя ответственность за душу другого. Мы верили, что это - высшая обязанность родителя, и только им разрешалось в какой-то мере притязать на службу и функции священника, поскольку только его созидающая и защищающая власть подходила торжественной роли Божества.
Индеец был религиозным человеком с утробы матери. С момента, когда она объявляла о факте зачатия, до конца второго года жизни, который обычно был периодом кормления грудью, полагали мы, духовное влияние матери значило больше всего. Ее отношение и тайные размышления должны были по капле вливать в восприимчивую душу будущего ребенка любовь к «Великой Тайне» и чувство братства со всем мирозданием. Молчание и уединение были правилом жизни для будущей матери. Она с молитвою бродила в тишине великих лесов, или по лону нехоженой прерии, и ее поэтический ум рисовал предстоящее рождение ее ребенка как появление человека-созидателя - героя, или матери героев; мысль возникала в девственном дыхании первобытной природы и продолжала грезить в тишине, нарушаемой только вздохами сосны или волнующим оркестром отдаленного водопада.
И когда день дней в ее жизни наступает - день, когда появляется новая жизнь, чудо, создание которого поручается ей, она не ищет помощи людей. Она воспитывает и готовит свои тело и ум для самой священной, какую она могла вспомнить, ее обязанности.
Испытание лучше встретить одной, где никакие любопытные или жалостливые глаза не смущают ее; где вся природа говорит ее духу: «Это - любовь! Любовь! Исполнение жизни!» Когда священный голос приходит к ней из тишины, и пара глаз смотрит на нее в глуши, она знает с радостью, что хорошо исполнила свою роль в великой песне создания!
Теперь она возвращается в лагерь, неся чудесный, священный, самый дорогой сверток! Она чувствует ее покоряющее тепло и слышит его мягкое дыхание. Это - все еще часть ее, поскольку оба кормятся одним и тем же ртом, и даже взгляд возлюбленного не может быть слаще, чем его глубокий, доверительный пристальный взгляд.
Она продолжает свое духовное обучение, сначала молча - простое повеление указующего перста природы; потом в нашептывающих, словно птичьих песнях, утром и вечером. Для нее и ребенка птицы - истинный народ, кто живет очень близко к «Великой Тайне»; бормочущие деревья дышат Его присутствием; падающие воды поют Его хвалу.
Если ребенок начинает капризничать, мать поднимает руку. «Тише! Тише! - предостерегает она ласково, - можно обеспокоить духов!» Она просить его утихнуть и прислушаться - послушать серебристый голос осины, или звенящие цимбалы березы; а ночью она показывает на небесный, сверкающий белыми точками след, след сквозь природу вселенского великолепия к природе Бога. Тишина, любовь, почтение, - вот три первых урока; и к ним она позже добавляет щедрость, храбрость, и целомудрие.
В давние дни наши матери оправдывали доверие, возложенное на них; и известный вождь нашего народа имел привычку говорить: «Мужчины могут убивать друг друга, но они никогда смогут одолеть женщину, поскольку на ее коленях лежит в покое ребенок! Ты можешь уничтожать его раз за разом, но он так же часто сходит с этих нежных коленей - дара Великого Добра народу, где мужчина - только соучастник!»
Эта мать-дикарка пользовалась не только опытом ее матери и бабушки, и правилами ее народа, принятыми, чтобы вести ее по верному пути; она смиренно стремилась учиться у муравьев, пчел, пауков, бобров, и барсуков. Она училась семейной жизни, столь утонченной в своей эмоциональной насыщенности, терпении и преданности, у птиц, пока ей не казалось, что вселенское сердце матери будто стучит в ее собственной груди. В назначенное время ребенок создает свое отношение к молитве, и почтительно обращается к Высшим Силам. Он считает себя кровным братом всем живущим существам, и штормовой ветер для него - посланник «Великой Тайны».
В возрасте около восьми лет мальчика передают отцу для более спартанского воспитания. Девочка же с этого времени находится больше под опекунством ее бабушки, кто считается самым достойным защитником для девушки. В самом деле, основным трудом и бабушки и дедушки было знакомить молодежь с национальными традициями и верованиями. Их предназначением было с достоинством и властностью повторять освященные временем истории, чтобы молодые наследовали хранимую мудрость и народный опыт. Старики посвящали себя служению молодым, как учителя и советчики, а молодежь в свою очередь платила им любовью и почтительностью.
Старость была у нас в какой-то мере самым счастливым периодом в жизни. Прожитые годы принесли с собой свободу не только от бремени трудных и опасных задач, но и от тех ограничений традиций и этикета, которые неукоснительно соблюдались всеми остальными. Никто, кто был знаком с индейцем в его доме, не сможет отрицать, что мы - вежливые люди. Как правило, воин, вселявший величайший ужас в сердца своих врагов, среди семьи и друзей был образцом мягкости и почти женской утонченности. Мягкий, низкий голос считался превосходным как для женщины, так и для мужчины! При вынужденной тесноте жизнь в палатке скоро стала бы воистину невыносимой, не будь этих бессознательных сдержанности и такта, этого неизменного уважения к установленному месту и имуществу другого члена семейного круга, этого обычного порядка тишины и этикета.
Наш народ, хотя и одаренный сильными и прочными чувствами, не проявлял свои привязанности в любое время, и меньше всего в присутствии гостей или незнакомцев. Только старикам в дальнем путешествии, освобожденным от обычных правил, разрешались некоторая игривая фамильярность с детьми и внуками, более простой разговор, а порой резкость и упреки, другим строго запрещенные. Если коротко, то старые мужчины и женщины вольны были говорить, что и как им приятно, не ожидая возражений, поскольку лишения и телесная немощь, по неизбежности выпадавшие на их долю, должны были смягчаться как можно сильнее уважением и вниманием.
У нас не было религиозной церемонии, связанной с браком, хотя с другой стороны отношения между мужчиной и женщиной расценивались сами по себе как мистические и священные. Брак, отпразднованный в церкви и благословленный священником, как представляется, может в то же самое время быть окружен обычаями и мыслями фривольного, поверхностного, и даже похотливого характера. Мы верили, что двое любящих должны соединяться втайне, прежде чем все узнают об их союзе, и должны испытать свой апофеоз наедине с природой. Помолвка могла или не могла обсуждаться и одобряться родителями, но в любом случае для молодой пары было общепринято исчезнуть в глуши и провести там несколько дней или недель в полном уединении и совместном одиночестве, и позже возвратиться в поселок как муж и жена. Обмен подарками и пирами между двумя семействами проходил обычно после, но свадебное благословение давалось Высоким Священником Бога, почитаемой и священной Природой.
Семья была не только частью общества, но и частью местного управления. Род - ничто иное, как большая семья с патриархальным главой, как естественным лидером; и союз нескольких родов посредством межродственных браков и добровольных связей составлял племя. Самое название нашего племени, Дакота, означает Объединенные Люди. Мы знали полностью отдаленнейшие степени родства, и не только для проформы: первые кузены были известны как братья и сестры; название "кузена" требовалось обязательно, ибо наша твердая этика запрещала брак между кузенами в любой известной степени, или другими словами, в пределах рода.
Семья, как правило, состояла из мужчины с одной или несколькими женами и их детьми, все они дружно жили вместе, часто под одной крышей, хотя некоторые известные и уважаемые люди могли обеспечить отдельное жилище для каждой жены. Полигамные браки были известны не только среди старых и уважаемых людей, и в большинстве своем жены были обычно, хотя не обязательно, сестры. Брак изредка мог расторгаться, но мы почти не слышали о неверности или безнравственности, тайной или открытый.
Говорят, что положение женщины - тест цивилизации, в таком случае положение наших женщин было прочно. В них облекался наш эталон морали и чистоты нашей крови. Жена не брала имени мужа, и не входила в его род, а дети принадлежали роду матери. Вся собственность семьи принадлежала ей, наследование велось на материнской линии, и честь дома была в ее руках. Скромность была ее лучшим украшением, поэтому молодые женщины были обычно молчаливы и застенчивы; но женщина, достигшая зрелых лет и мудрости, или показавшая особую храбрость в трудной ситуации, иногда приглашалась заседать в совете.
Она без споров руководила в своих владениях, и была для нас цитаделью моральной и духовной силы, пока не пришел в наши края белый, солдат и торговец, кто крепкими напитками разрушил честь мужчин, и через власть над никудышным мужем купил добродетель его жены или его дочери. Когда пала она, вместе с нею пал весь народ.
До того, как эта беда пришла к нам, Вы нигде не нашли бы более счастливого дома, чем созданного индейской женщиной. В ее личности не было ничего искусственного, и так же мало неискренности - в ее характере. Ее раннее и последовательное воспитание, ясность ее призвания, и, прежде всего, ее глубокая религиозность давали ей силу и уравновешенность, которые не смогла бы победить обыденная неудача.
Индейские имена были или характерными прозвищами в игривом духе, именами поступков, детскими именами, или же имели религиозное и символическое значение. Говорят, когда ребенок рождался, какой-то случай, или необычное его появление определяли ему имя. Иногда такое случалось, но не было правилом. Человек яростного характера, с прекрасной военной репутацией, обычно носил имя бизона или медведя, молнии или смертоносной природной стихии. Другой, с более мирной натурой, мог быть назван Быстрой Птицей или Синим Небом. Женское имя обычно говорило о чем-то домашнем, часто с прилагательным "милая" или "хорошая", и женским окончанием. Имена достойные или важные должны были присуждаться стариками, и особенно, если они имели духовное значение; как Священное Облако, Таинственная Ночь, Духовная Женщина и т.п.. Такое имя иногда носили три поколения, но каждый должен был в свою очередь доказать, что достоин этого.
В жизни индейца была только одна неизменная обязанность, - обязанность молитвы, ежедневного обращения к Невидимому и Вечному. Ежедневная набожность была ему необходимей ежедневной еды. Пробуждаясь на рассвете, он надевает мокасины и спускается к воде. Здесь он бросает пригоршни чистой холодной воды себе в лицо, или окунается целиком. После купания он встает лицом к наступающему рассвету, лицом к солнцу, когда оно пляшет на горизонте, и предлагает свое безмолвное моление. Его супруга может предшествовать или следовать за ним в своей набожности, но никогда не сопровождает его. Каждая душа должна встретить утреннее солнце, новую, душистую землю, и Великое Молчание в одиночестве!
Всякий раз, когда в ходе ежедневной охоты красный охотник встречается с картиной, поразительно красивой или возвышенной - черная грозовая туча с блистающей аркой радуги над горой; белый водопад в сердце зеленой теснины; обширная прерия, с оттенком кроваво-красного заката - он останавливается на миг в благоговении. Он не видит необходимости выделять один день из семи, как священный, для него все дни - Божьи.
Каждый поступок его жизни, - в самом настоящем смысле религиозное действие. Он видит дух во всем мироздании, и верит, что получает от него мистическую мощь. Его уважение к бессмертной части животного, его брата, часто заводит его так далеко, что он с роскошью выкладывает тело своей дичи и украшает голову символическим рисунком или перьями. Потом он стоит перед ним в молитвенной позе, подняв полную трубку, в знак того, что он освобождает с честью дух своего брата, чье тело заставила его взять нужда ради поддержания собственной жизни.
Когда все поели, женщина бормочет слова благодарности, опускает котел; это выполняется так тихо и ненавязчиво, что незнакомый с обычаем, будет не в состоянии уловить шепот: «Дух, отведай!» Когда ее муж принимает кубок или тарелку, он тоже бормочет свою благодарность духу. В старости он любит показать, как выражает благодарение. Он отрезает наилучший кусочек мяса и бросает его в огонь - самую простую и воздушную стихию.
Гостеприимство вигвама ограничено только установлениями войны. Все же, если враг окажет нам честь визитом, его доверие не будет обмануто, и он уйдет в убеждении, что встречался с царственным хозяином! Наша честь - гарантия его безопасности, пока он в пределах лагеря.
Дружба считается самым сильным мерилом характера. Легко, думаем мы, быть лояльными к семейству и роду, чья кровь течет в наших собственных венах. Любовь между человеком и женщиной основана на инстинкте спаривания и не свободна от желания и своекорыстия. Но иметь друга, и быть верным при любых и всех испытаниях, является высокой оценкой человека!
Самый высокий тип дружбы - отношения «друг брат» или «друг в жизни и смерти». Эти узы двух мужчин обычно созидаются в ранней юности, и разрушить их может только смерть. Это - суть товарищества и братской любви, без мысли об удовольствии или выгоде, а скорее для моральной поддержки и вдохновения. Один клянется умереть за другого, если будет нужно, и ни в чем не откажет брату, но и брат не потребует ничего, что расходилось бы с самыми высокими понятиями индейского ума.
